У всех учителей есть такое — записи об учениках, списки и дежурства, претензии, большие и малые. О каждом коллеге по записной книжке можно сказать почти столько же, сколько по кружке. У Грахфогеля — аккуратный, с разноцветными закладками призыв к порядку; у Китти — деловой карманный ежедневник; у Дивайна — солидный черный талмуд, почти пустой. Скунс пишет в зеленой бухгалтерской книге аж с 1961 года; у Нации — блокноты благотворительного общества «Христианская помощь»; Грушинг пользуется тем, что подвернется под руку, самоклейками и старыми конвертами.
Я не смог удержаться и заглянул в записную книжку молодого Кина, а когда понял, что делать этого не следовало, я уже попался на удочку.
Конечно, я знал, что Кин писатель. У него и вид такой — благодушного случайного наблюдателя, который любуется происходящим, потому что знает, что долго здесь не задержится. Но я не догадывался, сколько всего он уже видел: ссоры, соперничество, маленькие секреты жизни общей преподавательской. Целые страницы, исписанные очень мелким, почти нечитаемым почерком; персонажи, сценки, высказывания, сплетни, прошлое, новости.
Я пробегал по страницам, напрягая глаза, чтобы разобрать мельчайшие строчки. Здесь упоминалась и «Дуббсова эпопея», и арахис, и любимчики. Было кое-что из истории Школы: я видел имена Страза, Пиритса и Митчелла вместе с газетной вырезкой о тех печальных событиях многолетней давности. Рядом — ксерокс фрагмента фотографии Школы, цветной снимок спортивного праздника в другой школе: мальчики и девочки, сидящие на траве, скрестив ноги, и скверный портрет Джона Страза, похожего на преступника, как большинство мужчин на первой полосе газет.
Несколько страниц отданы веселым зарисовкам, по большей части карикатурам. Главный, суровый и непоколебимый, Дон-Кихот в пару к Слоуну-Санчо. Боб Страннинг в виде получеловеческого гибрида, подключенного к своему компьютеру. Мой Андертон-Пуллит в защитных очках и летном шлеме; ученическая влюбленность Коньмана в нового преподавателя изображена самым безжалостным образом; мисс Дерзи предстала в образе очкастой сельской учительницы в чулках, а рядом — рычащий Скунс-ротвейлер. Даже я там есть — горбатый, весь в черном, свисаю с Колокольной башни с пухленькой Китти-Эсмеральдой под мышкой.
Это вызвало у меня улыбку и в то же время некоторую неловкость. Что тут говорить, я всегда питал слабость к Китти Чаймилк. Все в рамках приличия, как вы понимаете, но я и представить себе не мог, что это так чертовски заметно. Интересно, замечает ли это Китти.
Черт бы его побрал, подумал я. Я ведь с самого начала знал, что Кин молодой да ранний. И все-таки он мне нравился. Да и сейчас нравится, по правде говоря.
Р. Честли. Латынь. Преданный выпускник «Сент-Освальда». За шестьдесят, курит, тучен, сам стрижется. Носит одну и ту же коричневую твидовую куртку с заплатами на локтях (ну, это ты врешь, остряк-самоучка: в День собраний и на похороны я надеваю синий костюм); из увлечений — дразнить начальство и заигрывать с учительницей французского. Мальчики странным образом привязаны к нему (а Колин Коньман — забыл?); камень на шее Б. Страннинга. Безвреден.
Замечательно. Безвреден, как же!
Но могло быть и хуже. Под заголовком «Пенни Нэйшн» я прочел «ядовитая доброхотка», а про Изабель Тани — «французская прошмандовка». Да уж, в стиле ему не откажешь. Я бы и дальше почитал, но прозвенел звонок на перекличку, и я с некоторой неохотой положил записную книжку в ящик своего стола, надеясь на досуге закончить.
Но сделать это мне не довелось. Вернувшись к столу после занятий, я обнаружил ящик пустым, и книжки там не было. Тогда я подумал, что Кин, как и Диана, изредка проводивший занятия в той же комнате, что и я, нашел ее и забрал. Я так и не спросил его — по очевидным соображениям. И только потом, когда скандалы пошли один за другим, я подумал о связи этой маленькой красной записной книжки и вездесущего Крота, который так хорошо знал Школу и был столь проницателен в том, что касалось наших маленьких безобидных хитростей.
Понедельник, 18 октября
Ну вот, и эта неделя прошла удачно. Важно, что обнаружилась записная книжка с изобличающими заметками. Конечно, Честли мог ее прочесть, но вряд ли полностью. Слишком мелко для его старых глаз, и, кроме того, если бы у него возникли некие подозрения, от меня бы это не укрылось. И все же хранить ее — это безрассудство. Пришлось сжечь этот злосчастный документ — не без сожаления, — пока он не стал объектом вражеского внимания. Возможно, я вернусь еще к этому вопросу, но не сегодня. Сегодня у меня другие заботы.
Октябрьские каникулы уже на носу, и я намереваюсь загрузиться делами (речь идет не только о проверке тетрадей). Нет, на этой неделе я собираюсь приезжать в Школу почти каждый день. Пришлось уладить этот вопрос со Слоуном, который тоже согласен, что трудно держаться в стороне, и с мистером Борродсом, заведующим кафедрой информационных технологий, с которым у меня неофициальная договоренность.
Все совершенно невинно — в конце концов, мой интерес к информатике уже ни для кого не новость, и я знаю по опыту, что лучше всего скрываться на открытом месте. Слоун, конечно, всецело одобряет: он мало что понимает в компьютерах, но отечески надзирает за мной, постоянно высовывается из кабинета, чтобы узнать, не нужна ли мне помощь.
Учусь я не блестяще. Несколько простейших faux pas включили меня в разряд старательных, но не слишком способных, и Слоун чувствует свое превосходство, что дает мне дополнительное прикрытие на всякий случай. Сомневаюсь, что он возникнет: если когда-нибудь мое присутствие поставят под вопрос, я смогу рассчитывать на Пэта, который все объяснит моей неопытностью.
У каждого сотрудника «Сент-Освальда» есть личный электронный адрес. Он состоит из двух-трех инициалов и адреса веб-сайта школы. Теоретически каждый сотрудник должен два раза в день проверять почту — на случай срочного распоряжения от Боба Страннинга, но на практике это делают не все. Среди таких — Рой Честли и Эрик Скунс; многие для доступа к почте взяли пароль по умолчанию (ПАРОЛЬ). Даже такие, как Слоун, мнящие себя продвинутыми в компьютерной грамоте, достаточно предсказуемы: Слоун пользуется именем любимого спортсмена, и у самого Страннинга, которому следует знать о таких вещах, набор простейших паролей (девичья фамилия жены, дата рождения и так далее).
Много гадать не пришлось. Дуббс, сидевший за компьютером каждый вечер, хранил список паролей пользователей в записной книжке у себя в Привратницкой вместе с коробкой дисков (с материалами из Интернета), которые никто не потрудился изучить. Пройдя заново его путем (под другим именем), мне удалось проложить весьма убедительный след. Более того, отключив на несколько минут защиту доступа к школьной сети и послав аккуратно состряпанный файл на [email protected] с одного из своих бесплатных адресов, мне также удалось запустить простенький вирус, который будет спокойно спать в системе, а недели через две начнется разрушение.
Не самая приятная деятельность, я понимаю. И все же меня это порадовало. В тот вечер мне захотелось позволить себе небольшой праздник и выпить вечером в «Жаждущем школяре». И напрасно — мне и в голову не приходило, что столько моих коллег (и школьников) посещают это заведение. И вот, не успев допить и первую рюмку, я вижу их небольшую компанию — Джефф Пуст, Джерри Грахфогель и Робби Роуч, длинноволосый географ, с парой семнадцати — или восемнадцатилетних, возможно, сент-освальдских шестиклассников.
Хотя чему тут удивляться — не секрет, что Роуч любит болтаться с мальчишками. Да и Пуст тоже. Грахфогель казался несколько потерянным, но, с другой стороны, он всегда так выглядит, и, по крайней мере, у него хватает ума понять, что (как выражается Честли) тесная дружба с рядовыми ни к чему хорошему не приведет.